Дулма, 1922 - 1940 гг., у. Хойтогол, у. Кырен
В тёмной кузнице стояла удушающая жара, и Бимба с трудом сдерживался, чтобы не расплакаться в тишине. Ему нестерпимо хотелось выйти на свежий воздух и побегать с братьями по благоухающему ароматом весенних цветов полю. Останавливал десятилетнего мальчика не только страх перед отцом. Уже в столь юном возрасте он в полной мере осознавал свой долг. Бимба - избранный, он станет преемником великого семейного ремесла - кузнецом, алташа-дарханом. Мальчик научится создавать красивые украшения из золота. Его родной дед, тоже Бимба, носил статус тумэрше-дархана, он ковал железо. Отец, Ошор Раднаев - мунгэше-дархан, умеет создавать изделия и из железа, и из серебра. Он передаст сыну все свои знания, а сам Бимба перейдёт на следующую ступень мастерства, то есть освоит золото.
По обветренному, испещренному ранними морщинами лицу дархана текли сверкающие струйки пота. Он пристально наблюдал за крошечным слитком серого металла в огне.
- Отец, как ты понимаешь, что пора убрать серебро от огня? - спросил Бимба.
- Как только увидишь в нем свое отражение, и ни секундой позже.
Густую тишину кузницы пронзил осторожный стук. Дверь медленно, со скрипом отворилась, и Бимба с наслаждением вдохнул свежий пряный воздух. На пороге стоял дядя Бимбы, абгай. Он громко объявил:
- Сэсэгма родила. У вас дочь, поздравляю, Ошор.
Мастер даже не оторвал взгляда от серебра. Бимба и догадаться не мог, что в этот момент отец ликовал. Со стороны казалось, будто новость его нисколько не порадовала.
- Следовало бы отметить пополнение в семье, задобрить духов, - абгэйшка славился своей любовью к разного рода событиям, на которых можно выпить и повеселиться.
- Нет, - коротко ответил Ошор. - Барана готовь. Я скоро. Возьми Бимбу, если помощь там нужна.
Бимба обрадовался. Как бы ни было это прискорбно, но в глубине души он чувствовал, что намного лучше управляется со скотом, чем с металлом, но раз уж отец и его духи считают, что ему предначертано стать потомственным дарханом, то так тому и быть. А пока он с абгэйшкой пойдёт ловить барана на свежем теплом воздухе, ведь это куда веселее, чем часами сидеть в духоте закрытой кузницы и сонно наблюдать за монотонными действиями отца.
Сестрёнке дали обычное имя - Дулма. У девочки были очень чёрные блестящие глаза и поэтому всегда казалось, что она только что поплакала, хотя на самом деле плакала она редко. Бимбе нравилось возиться с ней, помогать матери. Отец беззлобно ворчал, что это совсем не мужское дело. Он и сам в свободную минутку любил подержать дочку на руках. Ради её блага он принял решение уехать с насиженного места в Хойтоголе, где родился, вырос, обзавёлся семьёй и поставил дело на поток, став уважаемым в аймаке человеком. В прошлом году, когда родилась его первая дочь, а уже спустя неделю умерла, Ошор не спал три ночи. Он не говорил никому, но достоверно знал, что только потомок его дочери сможет продолжить их семейное дело, стать алташа-дарханом. Ни один из пятерых сыновей не унаследовал дар предков. Теперь Ошор боялся, что долгожданная дочь родится и не выживет, если вдруг они решат остаться в родном селе.
Летом 1922 года, вскоре после рождения первой девочки, приехал старый друг отца, коммунист. Чем он занимался, Бимба не знал, но понимал, что чем-то необыкновенно важным. В подарок мужчина привёз с собой красивый деревянный ящик без верхней крышки. Мать объяснила, что это какая-то особенная колыбель для ребёнка ябаган уубэй. На ящике имелось четыре обода, за которые очень удобно поднимать его, и ремешок с заячьей шкуркой. Важный друг отца объяснил, что она служит младенцу защитой от злых духов.
- У нас позавчера прошло заседание, решали вопрос о размещении аймревкома. Как я и предлагал, постановили разместить его в зданиях дацана.
- Теперь эта местность будет центром Тункинского аймака? - удивился Ошор.
- Да. В Тунке посевы, строить сейчас недосуг, а притеснять местных себе дороже, начнутся никому не нужные волнения.
- А размещать политическую контору в священном месте, значит, допустимо?! Ошор не понимал политики современной власти. Разве можно настолько неуважительно относиться к религии целого народа?
- Иного выхода нет, Ошор. Зато теперь, сам понимаешь, все блага сосредоточатся там. И мне теперь как никогда нужны соратники рядом. Потому уже не предлагаю, не прошу, а ставлю тебя перед фактом, Ошор. Пора переезжать, в Хойтоголе делать нечего.
- Мне и здесь хорошо, - возразил Ошор.
Взрослые долго спорили. Отец оказался непреклонен. Назавтра, уезжая обратно, его друг сказал на прощание:
- Ты мне всегда говорил, что необразованными людьми легче управлять. А теперь выбираешь для своих детей незавидную участь темноты. Пока в Хойтоголе школу организуют, они вырастут. Даже дочь твоя не успеет выучиться грамоте. А в центре они получат все возможности. Подумай, друг.
Умерла первая дочка. Ошор не мог забыть слов своего товарища и по прошествии года. В конце мая 1923 года родилась Дулма. Вскоре после её рождения Ошор посетил родовой обряд, после которого сразу объявил семье, что пришла пора переезжать в Кырен, совсем недавно даже поселением не признававшийся, оставаясь местом для молитв с одноимённым дацаном, а ныне гордо именовавшийся улусом и центром Тункинского аймака.
Осенью, как только листва на деревьях пожелтела, семья Ошора Раднаева переехала в Кырен. Дулма всю жизнь считала это село своим родным, другого и не помнила. Здесь родилась её младшая сестра, а спустя десять лет умерла мать. Их дом стоял на окраине. Отцу поначалу выделили жилье в одной из построек бывшего дацана, но тот напрочь отказался жить в нем, поэтому семья временно ютилась в юрте. Дулма всю жизнь помнила запах того жилища, немного едкий и в то же время родной, умиротворяющий. Считается, что каждое срубленное дерево укорачивает жизнь человека. Поэтому буряты никогда не строили больших домов. Но кузнец знал, сколько времени ему отведено прожить в этом мире, и позволил себе построить просторный деревянный дом, высокий, как у русских, недалеко от реки и леса.
Оставшись вдовцом с пятью сыновьями и двумя дочерьми, кузнец Ошор так и не женился повторно. Сноровистая Дулма взяла в свои руки бразды правления в доме и заботу о младшей сестре. Она охотно управлялась с готовкой, стиркой и уборкой. Сыновья кузнеца активно трудились в колхозе. Ошор же в свое удовольствие работал, иногда привлекая к делу старшего Бимбу.
Окончив среднюю школу, Дулма пошла работать в колхоз. Грамотная и спорая, она быстро вошла в круг уважаемых работниц. В начале августа 1939 года, засидевшись за бумагами, Дулма не заметила, как наступил вечер. Она собрала документы и письменные принадлежности со стола, намереваясь идти домой. В дверь постучали.
- Добрый вечер, - в контору вошла худенькая низкая женщина в выцветшем платке на голове.
- Здравствуйте, - вежливо ответила Дулма. - Вы по какому вопросу?
- По вопросу трудоустройства. Я из колхоза "Красное Знамя", работала там дояркой, сейчас вот переехала с сыном… - У нас полный штат доярок.
- Мне подойдет любая работа. Только возьмите меня, прошу вас, - женщина умоляюще смотрела на Дулму. - Мы из Тор приехали. Я вдова. Сын окончил семилетку ещё три года назад, ему надо учиться дальше, а там нет средней школы. Прошу вас…
- Я всего лишь секретарь и такие вопросы не решаю. Приходите завтра утром, поговорите с начальством. Вас в любом случае возьмут, только на какую работу, я не знаю.
Дулма вышла из здания конторы вместе с женщиной. На дороге её ждал высокий молодой парень, судя по всему, сын. Он сидел на телеге, свесив одну ногу и беззаботно жуя кончик длинного стебелька травы. Дулма, заметив его взгляд на себе, смутилась и быстро попрощалась с женщиной, повернув в сторону дома.
На следующий день та женщина снова пришла в контору. Дулма видела, как она зашла в кабинет председателя. Сама же тайком выглянула в окно, но на дороге никого не оказалось. Приезжую вдову оформили уборщицей и по совместительству дворником, по её же просьбе, из-за сильной нужды в деньгах. Позже Дулма узнала, что зовут кроткую женщину Даримой Пурбуевной, а ее сына - Аюшей. Иногда, ближе к вечеру, он приходил помогать матери, приносил воду и выносил использованную. Зимой же, в период снегопадов, Аюша стал приходить ежедневно, он полностью взял на себя материнские обязанности дворника. Дулма тихонько наблюдала за ним сквозь крошечное, но щедро расписанное блестящими зимними узорами окно. Ей нравился этот скромный тихий парень, так заботливо помогающий своей маме.
В конце января Дарима Пурбуевна, простудившись, не вышла на работу. В один из этих зимних вечеров Дулма по привычке засиделась за бумагами. Почувствовав резь в глазах от напряжения, она по привычке выглянула в окно. Улицу осветила молодая луна. Непривычно большие снежинки искрились в её волшебном сиянии. Взгляд Дулмы наткнулся на тёмную фигуру. Это Аюша разметал снег на тропинке у входа в контору. "И зачем метет? Снег ведь только повалил, завтра опять мести придётся" - подумала Дулма.
"Сразу видно, что не местный, наши парни те ещё лентяи. Интересно, сколько ему лет?". От мыслей её отвлек сам Аюша. Он остановился, поднял глаза от земли и посмотрел прямо на неё. Дулма резко отвернулась, почувствовав, как щеки наливаются краснотой. "Окно замерзшее, вряд ли он увидел, что я на него смотрю". Дулма собралась, оделась и снова выглянула в окно. Аюши уже не было. Она вышла из здания и, махнув на прощанье сторожу рукой, быстрым шагом направилась в сторону своего дома.
- Не страшно по ночам одной гулять? - от темного забора отделился силуэт человека.
Дулма вскрикнула от испуга и, споткнувшись, упала. Мужчина подошёл ближе и наклонился. Дулма узнала Аюшу и разозлилась.
- Зачем так пугать?!
- Прости, я не хотел, правда. Давай помогу встать, - Аюша протянул руку.
Дулма проигнорировала его предложение и поднялась самостоятельно.
Отряхиваясь, безуспешно пыталась унять так неуместно участившееся сердцебиение.
- Я не специально, извини, пожалуйста. Просто хотел проводить тебя. Опасно молодой девушке так поздно ходить одной.
- А маленьким мальчикам не опасно? - ответила Дулма в попытке скрыть перемешанное с радостью волнение напускным раздражением.
- Маленьким мальчикам тоже опасно, но здесь их нет. Поэтому я провожу только одну маленькую девочку.
Дулма уже отряхнулась и пошла ещё быстрее, чем до падения. Аюша направился следом. Шли молча. Дулма чуть впереди, Аюша за ней. Она улыбалась, глядя на крупные хлопья степенно падающего снега. Около дома резко повернулась. Аюша стоял в нескольких метрах и пристально смотрел на нее.
- Меня зовут Дулма.
- Я уже знаю.
С той поры Аюша встречал Дулму каждый вечер, и они шли до её дома, разговаривали, затем стояли у ворот, подолгу, насколько позволяли морозы, и всегда нехотя расходились по домам. Аюша жил неподалеку, им с матерью выделили маленький домик в самом начале улицы.
Он рассказал Дулме, что Дарима Пурбуевна - ноенская дочь. Ее отцу принадлежали огромные таборы овец, лошадей и коров. В белоснежной юрте тесно от добра: шелков, посуды, мебели и сундуков с нарядами и украшениями. Семья нанимала батраков из бедных семей. Один из таких батраков, не имея средств на калым, убегом увёз хозяйскую дочь. Отец Даримы Пурбуевны разгневался, но высказал готовность простить дочь, если она откажется от замужества. Не отказалась. Жила с мужем и его матерью бедно, на грани нищеты, в старой холодной юрте, продуваемой всеми ветрами, терпеливо ожидала его с чужих пастбищ, куда он нанимался батраком. Родился Аюша, забот прибавилось, а нужда стала ещё острее.
Мальчик не помнил своего отца. Мать рассказала, что вскоре после его рождения тот неудачно упал с коня и, повредив шею, умер на месте. Правда ли это, уже никто не узнает. Так молодая вдова осталась одна с маленьким ребёнком и престарелой свекровью, без источников пропитания. От безысходности, когда нечем было кормить дитя, пришла в дом отца, но он даже не повернулся в её сторону, приказал выгнать. Несчастная женщина шла по безмолвной в своём равнодушии степи, когда услышала топот коня. Её догнала родная сестра.
- Дарима, мама просила тебе передать, - сестра спрыгнула с коня и похлопала по седлу. К нему привязали мешок с едой на несколько дней. - Езжай к себе и жди, нагаса тебя заберёт, поедешь в Торы, там его родственница по жене умерла в родах, ребенку нужен уход и молоко, он болеет. Поживешь пока у них, кормить будут.
Дарима благодарно обняла сестру, села на коня и отправилась в юрту мужа. Обернувшись, увидела вдалеке, что отец стоит у яркого полога своей огромной юрты и смотрит ей вслед. Мать не могла пойти против воли отца. И на том спасибо.
Свекровь уезжать отказалась. Она ждала, что за ней приедет дочь. Дарима и Аюша уже спустя месяц приехали к родственникам в Торы Тункинского аймака, там и остались. Батрачество вскоре законодательно запретили. Теперь все нуждающиеся работали в семейной трудовой общине. Аюша демонстрировал блестящие успехи в учёбе, и однажды учитель посоветовал его матери перебираться в город, где у ребёнка появится возможность получить профессию и, следовательно, стабильность. Дарима понятия не имела, что такое город, само слово её пугало. Переехать даже в Кырен она решилась не сразу. Теперь же ни о чем не жалела. В доме появился какой-никакой достаток, сын учился в старших классах и подавал хорошие надежды, оставаясь лучшим учеником в школе.
Сидя у реки, в тени деревьев, Аюша и Дулма мирно мечтали.
- Закончишь школу, что потом?
- В город поеду, дальше учиться.
- Чему учиться?
- Я хочу стать врачом, только не для людей, а для животных, вернусь в колхоз и буду работать здесь.
- А я? - Дулма обиженно надула щеки.
- А ты меня дождёшься, потом выйдешь за меня замуж, родишь мне кучу детей, -
Аюша ласково провел ладонью по её густой чёрной косе. - Не хочешь разве?
- Хочу, ещё как хочу! Почему же ты хочешь животных лечить, а не людей?
- Ясно ведь, почему. Животных интереснее, чем людей. Люди умеют говорить, сами скажут, что у них болит, а мне так скучно. Животные же даже не покажут на больное место. Самому приходится догадываться, искать. У меня это хорошо получается. Я все про животных знаю, как у них что устроено внутри. В Торах меня часто брали на охоту. Я ни одного забоя не пропустил.
Мунко, май 2019 года, г. Улан-Удэ
Мунко любил утренние часы в начале лета, потому что наблюдать все великолепие природы в эту пору суток доводилось ему редко. Казалось, что все только начинается с пробуждением природы. Даже солнце светило по-особенному, будто напитывая все вокруг радостью и красотой. Летние рассветы Мунко давно не встречал – привык просыпаться в одно и то же время круглый год, всегда затемно, и сразу бежать по делам. В отличие от Сэржэны, Мунко был «жаворонком». Он искоса взглянул на избранницу. Обесцвеченные пегие волосы холодным водопадом рассыпались по подушке в черной шелковой наволочке – тоже ее прихоть. Во всем, что касалось быта, Мунко роскоши не терпел. Он привык жить даже не по средствам, а словно последний скряга – так в порыве гнева упрекала его Сэржэна. Хоть и просторная, но все же однокомнатная студия в центре, «Камри» 2012 года, машиноместо на общей стоянке, самсунг за 30000 рублей – все атрибуты богатства Мунко сводились в столь скромные, как считала Сэржэна, пожитки. Отдыхать он не любил, а в те редкие случаи, когда к этому его вынуждали обстоятельства, мог позволить себе съездить на Байкал или Гусиное озеро. Впрочем, примерно полмесяца назад у него с Сэржэной произошла крупная ссора из-за выбора места отдыха, и ему пришлось немного поступиться принципами и согласиться на покупку путевок в Тайланд. Формальности с получением загранпаспортов близились к своему логическому завершению, дата поездки запланирована на начало июня. Мунко спешил поработать как можно продуктивнее, чтобы в течение двух недель его отсутствия дела шли как по накатанной.
Свое первое частное предприятие Мунко зарегистрировал, еще не справив двадцатипятилетия. Небольшая мастерская по ремонту и изготовлению ювелирных украшений за три с небольшим года превратилась в сеть салонов «MoonGo», где продают как стандартные драгоценные украшения, так и авторские работы талантливых ювелиров, в том числе, и Мунко Ирдынеева – их основателя и полноправного владельца. Правда, сам Мунко считал, что может творить чудеса только с серебром. Украшения из золота он делать хоть и умел, но никогда всерьез не брался за эту работу, считая, что получаются они у него не такими утонченными, как серебряные.
Останавливаться на достигнутом молодой предприниматель не стал. Он постоянно совершенствовал свои навыки, развивал новые направления, одним словом, рос профессионально как по вертикали, так и по горизонтали. В прошлом году освоил еще одно мастерство – изготовление эксклюзивных билэ, которые, несмотря на непростительно высокую стоимость, расходились, как горячие пирожки, и уже в начале нынешнего года Мунко открыл собственный небольшой цех по пошиву унтов, название которому пока не выбрал. Эту миссию он хотел поручить давнему другу Найдану, который развивал рекламный бизнес в Бурятии и по совместительству числился маркетологом на предприятии Мунко. Найдан давно предлагал сделать ребрендинг «MoonGo», название ему по какой-то причине не нравилось. Но до недавних пор Мунко на такие кардинальные меры не решался.
- Пупсик, ты чего так рано? Выходной же…
Несмотря на практически целый год совместной жизни Сэржэна так и не привыкла к режиму своего жениха. Или просто привыкать не желала. Сонная и помятая, она прошлепала в ванную, на ходу чмокнув возлюбленного в макушку. Из единственной комнаты раздавался противный мотивчик, призывающий любителей шоу за стеклом наблюдать, как кучка крикливых людей далеко не первое десятилетие все никак не могут построить свою любовь. Мунко испытал чувство, смешанное с раздражением и унынием.
Неужели она - его судьба?
У Мунко было много женщин. Он никогда не оставался в тени, сам того не желая. Девушки всех мастей стремились заполучить его сердце, душу или тело, а лучше все разом, но удавалось им лишь ненадолго получать физическое естество этого скромного парня. Мунко никого никогда не любил, ни к кому не привязывался. И его тоже никто никогда не любил. Девушкам нравились его внешность, его нрав, а больше всего - его деньги. Не стала исключением и Сэржэна.
Ухоженная красотка пришла на презентацию новой ювелирной коллекции в сопровождении сына известной в городе общественницы и владелицы сети автосалонов. Найдан заметил девушку и предложил ей поучаствовать в рекламной кампании ювелирных салонов в качестве модели. Мунко всегда принимал личное участие в отборе моделей для своих украшений. Так он и познакомился с красоткой. Сэржэна же не упустила своего шанса. То ли от одиночества, съедавшего изнутри, то ли от неосознаваемого желания о ком-то заботиться, то ли просто от скуки, вскоре Мунко завел роман со взбалмошной моделью – «фитоняшей», как сейчас принято говорить. Красивая, яркая девочка, любительница гламура, она не вызывала ни отвращения, ни страсти. Ни-че-го. Мунко давно привык к своей странной способности не чувствовать к людям ни любви, ни ненависти. Он ко всем относился ровно, был безразличен ко всему, что не касалось его увлечения, ставшего смыслом жизни и средством для заработка.
На заре юности, в каком-то непонятном порыве после армии он попытался устроиться на службу в одну силовую структуру. Все его армейские характеристики пестрили рекомендациями, что именно на этом поприще он принесет государству особенно весомую пользу. Успешно пройденная военно-врачебная комиссия, все проверки на руках и он, наконец, в кабинете психолога. Результаты тестов – на уровне, он уверен. Бесчисленное количество вопросов, простых и двусмысленных, провокационных и стимулирующих… Вся его биография – как на ладони, скрывать нечего. И вот он, последний вопрос:
- В вашем окружении есть люди, на которых вы не хотите быть похожим? Кого вы, может быть, ненавидите или презираете?
Именно в тот момент Мунко вдруг отчетливо понял, что служба государева – не для него. Все эти проверки, тесты, анализы – не о нем. Он не годится для такой работы. Он слишком черств. Бесчеловечно черств.
- Простите, что потратил ваше время. Мне нужно написать какое-то заявление об отказе?
- Я спросила что-то слишком личное? Если не хотите, конечно, вы можете не отвечать на этот вопрос, - психолог даже растерялась от такой реакции.
- Отчего же? Я отвечу, если нужно. Такой человек есть – это моя мать.
***
14 июня 1942 года, у. Кырен, Тункинский аймаг
Аюша смотрел на свое отражение в лезвии ножа, на котором перламутровыми отблесками отражалось закатное солнце. Последнее закатное солнце на его родной земле...
Сегодня у Аюши день рождения, он получил повестку и завтра уже уезжает на фронт.
- Ты чего, милая?
Дулма закрыла лицо руками и тихонько зарыдала. Осенью они планировали пожениться. Ну как планировали – она планировала. Аюша сразу ей сказал, что пойдет защищать Родину от фашистов ради их же светлого будущего, а после войны сыграют свадьбу и начнут строить мирный быт. Дулма не верила до последнего, что будет объявлена мобилизация всех парней призывного возраста. Ну не могло это с ними случиться! И хотя ее отец заверил, что линия жизни у Аюши длинная и благополучная, она все равно сомневалась. Не придал Дулме оптимизма и тот факт, что отец изготовил для несостоявшегося зятя дорогой подарок - серебряный нож.
Ошор Бимбаевич, отец Дулмы, был потомственным дарханом. Семья Раднаевых во все времена жила в достатке, во многом благодаря общему труду, но в большей степени благосостояние все же зависело от главы семейства. Перебравшись в Кырен, Ошор Бимбаевич не оставил своего ремесла. Он изготавливал все, что только можно было пожелать, начиная с хозяйственного инвентаря, заканчивая изысканными женскими украшениями. На особом счету у него теперь производство ножей. Орудие, обеспечивающее пропитание в трудные времена, пользовалось сейчас особенным спросом. Дулма и забыла, что в мирное время отец ковал ножи по частным заказам. То были не ножи, а произведения искусства. Кричаще острые, начищенные до блеска первой весенней росы, украшенные сложным орнаментом и россыпью каменьев, они были заговорены на защиту. И, казалось, во всем мире знают, что приобрести такой нож у дархана Раднаева – значит обезопасить себя от любого несчастного случая. С началом войны с материалом стало совсем туго. Тяжело было достать даже обычную сталь, что уж говорить о серебре и каменьях. Поэтому почти все и забыли, что когда-то имели хоть и призрачную возможность обзавестись столь сильным оберегом. Похоронки приходили одна за другой. Женщины вдовели, дети и старики сиротели… Если и был ад на свете, то сердце его находилось на этой земле. Оттого подарок Ошора Бимбаевича Аюше разжег в душе Дулмы непреодолимый, всепоглощающий страх, что жених не вернется с фронта.
Она не верила в оберег. Она не верила духам отца.
- Я обещаю, ты слышишь? Я обещаю вернуться. Сделаю для этого невозможное. У нас родится сын, а потом еще один сын, и ещё, ещё… и на старость родим себе доченьку! Дулма, не плачь. Все так и будет. Подожди немного, нетерпеливая ты моя! Надо врагов победить. Ну годик, не больше, и мы снова будем вместе.
- А если тебя … - Дулма даже не смогла произнести это слово. Оно повисло в темном свежем лесу у берега сердитого Иркута, непроизнесенное, разлетелось на мелкие осколки и растворилось в прозрачном воздухе, ударившись об острый угол несокрушимого Шулун-убэгэна, огромного белого камня, у которого маленькой девочкой Дулма проиграла все детство.
- Смотри, радость моя, - Аюша снова вынул нож из ножен. – Видишь, твой отец сделал на рукоятке гравировку со своим клеймом, - Аюша показал на две витиеватые буквы в обрамлении матовых кораллов. – А здесь, на ножнах, мои инициалы – «А.Г.». Давай, я оставлю ножны у тебя. Как знак того, что ты меня ждешь. Нож и ножны – две части одного целого, как я и ты. И они обязательно воссоединятся, как мой род и род твоего отца. Я вернусь, и мой нож вернется на свое законное место.
Аюша уже не знал, как еще успокоить Дулму. Его предложение она приняла молча.
И лишь потом спросила:
- А если нет?..
Аюша обнял Дулму за плечи и привлек к себе.
- Посмотри туда, - указал пальцем в сторону юга, на небо, пушистым серым покрывалом окутывающее сизые хребты Хамар-Дабана. – Начнешь сомневаться, посмотри туда. Эти горы вечны, как вечна и моя любовь к тебе.
На следующий день возле райвоенкомата собралось много народу. Дулма смотрела на разношерстную толпу призывников, ища взглядом Аюшу. Никто из стоявших рядом родных и подумать не мог, что каждый третий из этих молодых, пышущих здоровьем ребят отдаст свою жизнь в борьбе с фашизмом. Каждый двенадцатый пропадёт без вести.
Каждый двадцатый вернётся инвалидом.
***
Военный госпиталь г. Боровичи, 1943 год
- Лизавета! Лиза, где тебя носит?! Помоги, зарежется ведь!
Лиза подбежала к двум санитарам, с трудом удерживающим раненого солдата, которого трясло и выворачивало, словно он ехал на телеге по бездорожью. В руках солдат держал нож, и сильный тремор представлял реальную угрозу его только что спасенной жизни.
В недавнем бое, казалось, выживших нет. Но красноармейцы распознали слабое дыхание у смуглого казаха, застывшего в смертном бою с фашистом. Последний скончался моментально, от ножевого ранения в самое сердце. Черти, разве у них есть сердце! Тяжелая травма головы у казаха, вызванная осколочным ранением, привела к гипертонусу мышц кисти. Разжать пальцы парня и убрать нож у него из рук солдаты так и не смогли. Как есть, доставили в госпиталь, а в тепле его начало нещадно трясти.
Лиза осторожно приложила свою холодную ладонь ко лбу раненого, второй рукой пытаясь удержать его руки. Солдат резко выпрямился и застыл.
- Неужто помер! – запричитала Клара, юркая толстушка из Вознесеновки. В госпитале все пропитано смертью. Многие привыкли, она же каждый раз пугалась, как впервые. – Ты что, малой! Не смей, в таком аду один выжил, тебе теперь жить да жить!
Хватка раненого ослабла, и Лизе удалось забрать нож у него из рук. Красивый окровавленный клинок с национальными узорами… Лиза залюбовалась на мгновение, но вскоре явился доктор, раненого красноармейца начали готовить к операции.
Нургали Закирович Джумалиев, 1924 года рождения, сирота, рядовой Красной армии, казах. 22 июля 1942 года призван Актюбинским ГВК Казахской ССР, награжден Орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны, медалью «За отвагу», 28 мая 1943 года комиссован из рядов КА с диагнозом тотальная ретроградная амнезия на фоне открытой черепно-мозговой травмы, правосторонний гемапарез, посттравматическое стрессовое расстройство.
Это все, что было известно Елизавете Семипольской о своем будущем муже. Этого ей хватило, чтобы полюбить его всем сердцем до конца своих дней, несмотря на его непривычную внешность и даже кривые зубы. Двадцатилетняя студентка Первого ленинградского медицинского института, единственная дочь профессора, известнейшего хирурга, и преподавательницы немецкого языка Константина Борисовича и Анны Николаевны Семипольских, в эвакуации на добровольных началах трудилась санитаркой в военном госпитале, где и встретила свою судьбу в лице веселого и доброго казаха Нургали Джумалиева. Парень оказался на редкость сообразительным. Несмотря на травму, он быстро освоил утраченные навыки самообслуживания, практически сразу начал учиться грамоте, и уже спустя полгода читал взахлеб.
В 1945 году семья Семипольских вернулась из эвакуации в Ленинград. Константин
Борисович, всегда мечтавший о сыне, принял зятя как родного. Он мог часами разговаривать с мужем своей единственной дочери, не замечая времени. Нургали стал настоящим другом талантливому хирургу.
- Константин Борисович, мне нужно устроиться на работу, - Нургали не знал, было ли у него какое-то ремесло до войны, но не работать просто не мог. Его здоровье значительно улучшилось, хоть память так и не вернулась.
- Где ты будешь работать? Я, как врач, запрещаю тебе заниматься физическим трудом! А как отец Лизоньки и будущий дед ваших детей, запрещаю категорически. Ты можешь работать только в конторе, а для этого нужно образование. Так что давай подождем, пока ты его получишь.
- Но ведь мне надо содержать семью!
- С голоду не помрем, не переживай. Лизавета доучится и пойдет работать, а там и ты закончишь институт. Тогда, может быть, мы с матерью уйдем на заслуженный отдых.
Но вряд ли, я без работы не смогу.
- Вот видите! – Нургали развел руками. – Сами без работы не можете, а мне не разрешаете! Летом начнется пора экзаменов, а пока я поработаю, договорились? Если поступить в институт не получится, тогда что мне делать целый год? Так что работать я в любом случае начну.
Константин Борисович сдался, но только после того, когда Нургали лично пересказал ему весь материал, подлежащий сдаче в качестве вступительных экзаменов в медицинский институт. А потом устроил зятя санитаром к себе в госпиталь.
Совмещать работу, семью и учебу Нургали удалось. Лиза души не чаяла в муже и никогда не попрекала его в том, что он приходит домой поздней ночью, а дважды в неделю остается на ночные дежурства. Анна Николаевна, очень хозяйственная и домовитая, несмотря на наличие ученой степени, умудрялась находить дефицитные продукты, ткани и необходимую утварь. Поэтому семья не нуждалась ни в чем.
Нургали успешно окончил медицинский институт, стал дипломированным врачом. К тому времени Лиза уже трудилась в детской поликлинике. Если раньше в семье и возникал вопрос о детях, молодые отшучивались, мол, Нургали еще институт не окончил, рановато пока, да и очередь на квартиру не подошла, то теперь Константин Борисович уже открыто просил внуков.
- Анют, ты бы поговорила с Лизой. Может, у нее какие проблемы со здоровьем. Я договорюсь с врачами, все вылечат! Так понянчить маленьких хочется!
- Костя, я уже говорила с ней на эту тему. Она сказала, что все обследования прошла, но ничего не получается. Не бросил бы Нургали ее, она же не переживет! – Анна Николаевна прижала руки к груди и прикрыла глаза, мысленно прося у Бога, чтобы этого не случилось.
- Да что ты такое говоришь! Раз здорова, значит, родит. От природы никуда не денешься.
Константин Борисович хотел снова устроить зятя к себе в госпиталь, уже врачом-терапевтом. Нургали же заупрямился. Он поступил на службу в армию, будто чувствуя свою вину за контузию, не позволившую ему дойти до Берлина в 1945-м. Лиза поддержала мужа. Впрочем, она никогда не перечила своему избраннику. Служить в военной части Нургали нравилось. Вскоре ему выделили квартиру. Правда, совсем маленькую, однокомнатную, на окраине Ленинграда, но зато свою и рядом с работой! Лиза перевелась в поликлинику, находящуюся поближе к военной части. Константин Борисович и Анна Николаевна долго уговаривали их остаться в привычных условиях – в огромной трехкомнатной квартире в центре города, полностью обставленной старинной мебелью, но молодые остались непреклонны. Зато уже спустя полгода Лиза сообщила о своем интересном положении. К сожалению, это была неудачная беременность, как и три следующих. И без того стройная Лиза похудела практически до костей. Нургали всерьез обеспокоился здоровьем жены. Впервые в жизни он написал рапорт на внеочередной отпуск и выбил путевки в Кисловодск.
На отдыхе супруги забыли обо всем на свете. Они просто жили и наслаждались спокойствием.
- Знаешь, мне, наверное, надо сменить работу, - Лиза начала этот разговор уже в поезде, на обратном пути. – А то постоянно с детьми, смотрю на них и думаю, почему же мне их Бог не дает? Некоторые мамаши приходят и покрикивают на детей, дергают их, по попе могут даже шлепнуть, представляешь?! Руки охота им вырвать! За что им такое счастье? Если у меня будет ребеночек, я пылинки сдувать с него начну. Хотя бы одного мне, всего одного! Сыночка бы, на тебя похожего…
- У нас будет много детей, милая. Троих родим! Двоих сыновей и дочку младшенькую, чтобы в старости нас радовала.
Нургали резко остановился, поверженный странным чувством. Почему-то ему показалось, будто он сказал нечто фантастическое. Неужели Бог и вправду не даст им детей? «Ах, Нургали-Нургали! Ты ведь советский человек! Атеист! И веришь в какие-то предчувствия».
В первый рабочий день после отпуска Нургали был обескуражен неприятной новостью. Издали приказ на откомандирование его в Монголию на целый год. Врача просто поставили перед фактом и, естественно, не приняли во внимание, что у жены слабое здоровье. В тот вечер Нургали пришёл с работы поздно.
Открыв дверь квартиры, он почувствовал приятный запах горячего ужина. Лиза, привыкшая, что в доме родителей самостоятельно готовить ей практически не приходилось, редко баловала мужа изысками кулинарии. В животе приятно заурчало. Лиза вышла в коридор с загадочной улыбкой на лице.
- Родители приехали? – спросил Нургали жену.
- Милый! Отныне горячие ужины станут нашей семейной традицией и войдут в повседневный рацион! Я беременна!
Нургали поднял жену на руки и закружил. А потом резко остановился. Лиза же продолжала смеяться.
- Осторожней, родной! Я не хотела тебе говорить в коридоре!
- Любимая, ты не сможешь готовить мне, как твоя мама…
- Почему это? Звучит, между прочим, очень обидно!
- Не в этом дело. Точнее… О, прости! Меня отправляют в Монголию на год…
Лиза не расстроилась. Ее радость не могло омрачить ничто. В этот раз она нутром чувствовала: ребенок родится, родится мальчик. Сын! Наследник. Она не стала слушать заверения врача о том, что здоровье ее сильно пошатнулось после трех выкидышей и надо бы повременить с беременностью. Не хотела следовать казавшимся ненужными рекомендациям, наслаждаясь своим удивительным состоянием в предвкушении чуда.
Нургали уехал в конце зимы. Лиза сразу переехала к родителям. Необходимость жить рядом с поликлиникой отпала. На работе будущая мать теперь появлялась крайне редко, постоянно находясь на сохранении беременности в стационаре.
Нургали нравилось в Монголии. Ему подходил и местный климат, и даже воздух казался чище и суше, чем в Ленинграде. Здесь он впервые за много лет увидел юрты и со смятением понял, что помнит их. В таком доме он жил с матерью в раннем детстве. Он помнил себя маленьким ребенком, бегущим к матери, которая стояла у двери серой невысокой юрты. Вот она улыбается и ласково говорит что-то не на русском. Это все, что вспомнил Нургали о своей прежней жизни. «Что потом стало с матерью? Почему я оказался сиротой и попал в детдом? Вероятно, никогда и не узнаю».
Лето в Монголии показалось засушливым, а ночи - мрачными, густыми и влажными, словно свежие чернила. Дожди хлынули только в конце августа. В последний день лета обещали ясную погоду, поэтому командир назначил внеплановые учения. В пять часов утра все уже находились на своих рабочих местах.
- Товарищ капитан! Вас вызывают в штаб.
- К телефону? – Нургали удивился, ведь обычно родные не звонили ему, зная, что связь есть только в штабе, а сам он звонил строго по субботам.
- Так точно!
В трубке Нургали услышал заплаканный голос тещи.
- Сынок, Лизу увезли с кровотечением! Папа поехал с ней, он весь перепуганный!
Что же такое, Нургали? Он ведь врач! Значит, что-то с ней серьезное!
- Анна Николаевна, пожалуйста, не переживайте! Константин Борисович – прежде всего отец и только потом врач. У нее тяжелая беременность, организм ослаблен, но роды уже через месяц, поэтому, я уверен, ничего страшного не произойдет.
Нургали будто успокаивал себя, а не тещу. Уж кому не знать, что Константин Борисович – профессионал, кремень, не подверженный испугу даже в самых сложных ситуациях. Переговорив с тещей и взяв с нее обещание звонить с появлением новостей, Нургали вернулся к работе.
Мысли его унеслись в Ленинград, к жене и их еще не рожденному ребенку. Впервые в жизни Нургали проводил осмотр летчиков «на автомате», особо не вслушиваясь в разговоры, оставляя без внимания очевидные вещи.
- Крайне непрофессионально, товарищ капитан! Верх безрассудства! – командир в бешенстве стучал кулаком по деревянному столу. – Этот придурок нарушил государственную границу и пролетел над населенным пунктом! Ты хоть понимаешь, что бы с нами всеми сделали, если бы он совершил аварию?!
Как выяснилось, пилот на спор накурился увеселительной смеси, удачно прошел медосмотр перед полетом, а потом смеха ради отклонился от курса, сделав на «Кукурузнике» значительный крюк над Хамар-Дабаном. Дело удалось замять на корню, спасибо командиру. Не уволили ни парня-пилота, ни врача, ни замполита. Но в жизни Нургали в тот день произошло более страшное событие. Вечером, не дождавшись звонка из дома, он сам позвонил сначала Семипольским, правда, никто трубку не поднял. Нургали сразу же попросил соединить с госпиталем, где трудился его тесть. Проработав там все студенческие годы, Нургали знал каждого врача и работника. На звонок ответила медсестра Клара, та самая, которая вместе с Лизой выхаживала его самого после ранения на войне.
- Нургали, родненький! Померла Лизка! Померла, бедная! – Клара плакала навзрыд.
Нургали почувствовал, как по его щеке стекает обжигающая слеза. Лиза, его Лизавета, так беззаветно ухаживающая за ним в военном госпитале, всегда кроткая, смиренная, скромная, с восхищением на него смотрящая. Чем заслужила она столь раннюю смерть? Бедные родители! Наверняка они раздавлены горем, ведь Лиза – их единственная, любимая дочь. А если и ребенок не выживет? Нет, Нургали никогда не оставит этих людей, ставших ему роднее всех на свете. Черт с ней, со службой! Надо возвращаться.
В сентябре 1955-го года Нургали переведен на должность терапевта в поликлинику по месту жительства в г. Ленинград из-за необходимости воспитания оставшегося без матери сына. Ребенок, хоть и родился восьмимесячным, оказался крепеньким. Назвали его, как и мечтала Лиза, Костей, в честь Константина Борисовича. Нургали с сыном снова переехал к Семипольским. Анна Николаевна ушла на пенсию, чтобы в полной мере заботиться об осиротевшем внуке. В нем она нашла новый смысл жизни. Нургали и
Константин Борисович продолжали работать.
Когда маленький Костик пошел в школу, умер Константин Борисович. Как истинный врач, он не оставил свою работу до самой смерти. Умер без мучений, от остановки сердца, будучи в отпуске, который взял, чтобы первое время провожать внука до школы, ведь у Анны Николаевны начали болеть ноги.
- Теперь мне надо продержаться, пока ты в институт не поступишь, - пообещала Костику Анна Николаевна, и слово свое сдержала.
За школьные годы Костя выучил немецкий и английский, во многом благодаря именно бабушке, которая по большей части говорила с ним только на иностранных языках. Нургали видел в сыне врача, продолжателя семейной династии. Однако, Костя уперся – его интересовали только международные отношения, с чем молодой человек и связал свою жизнь. Пары с утра, с обеда – библиотека и друзья. Учеба давалась Косте легко. Бабушка не могла нарадоваться, глядя на внука и узнавая в нем дочь, ее веселый нрав в юности и острый ум. Окончив сессию на одни «пятерки» и заслужив повышенную стипендию, Костя собрался отметить это событие с друзьями.
- Сынок, у бабушки давление высокое сегодня, а мне на дежурство. Я бы подменился, но не с кем. Ты уж, пожалуйста, сегодня никуда не ходи, посиди с бабушкой.
- Хорошо, пап, - Костя был послушным и беззаветно любил свою бабушку, потому согласился остаться дома, хоть гулять ему тогда сильно хотелось. Тем более, на вечеринку собиралась девочка, которая ему очень нравилась. Ну что поделать, девочек у него много будет, а бабушка всего одна.
Когда отец ушел, Анна Николаевна заговорщически принесла выстиранные и отутюженные джинсы Кости и сказала:
- Костик, я пошла спать, а ты иди и решай свои вопросы, договорились?
- Ба, ты чего? Я тебя не оставлю.
- Мне уже лучше стало, не беспокойся. И таблетку я выпила, которую папа дал. Так что иди и гуляй, пока молодой, - Анна Николаевна обняла повзрослевшего внука за плечи и тихонько сунула ему в карман рубашки аккуратно сложенную десятку.
Утром Нургали обнаружил тещу на полу. Инсульт. Запоздалая помощь. Слезы своего всегда позитивного повзрослевшего сына Нургали в первый и последний раз увидел только на похоронах. На поминки пришло много народу. Клара, с горечью глядя на Нугали, сказала:
- Тебе бы жениться. Вон сын – уже жених, сам скоро женится и улетит из родительского гнездышка, что делать будешь один-одинешенек?
Костя молча встал и ушел. Его реакцию Нургали тогда расценил как протест против слов Клары, против даже призрачной возможности повторной женитьбы отца. Сильно привязанный к бабушке, Костя не позволил трогать ее вещи, пока не прошла годовщина со дня ее смерти.
На следующий год, холодным январским вечером Нургали с сыном разбирали документы в сейфе. Сумки с немногочисленными нарядами Анны Николаевны уже ждали своей участи в парадной. Решили отдать все ее вещи нуждающимся.
- Папа, это что за нож? Дедушке кто-то подарил его?
Костя держал в руках увесистый клинок с красивыми узорами на рукоятке. Нургали и забыл о его существовании.
- Нет, сынок. Помнишь, я тебе рассказывал, как познакомился с твоей матерью? Это тот нож, с которым меня привезли с поля сражения в военный госпиталь. Интересно, откуда он у меня?
- Может, он тебе по наследству достался?
Нургали взял нож в руки и попытался вспомнить хоть что-то, но ничего не получилось.
- Маловероятно, ведь я сирота. А в раннем детстве жил в юрте, только это и помню, значит, я из бедной семьи. Так что, наверное, нож не мой, а как-то случайно при мне оказался. Надо бы выяснить, с кем я воевал бок о бок, может, получится вернуть его родственникам того сослуживца.
Найти хозяина ножа Нургали не удалось. Он с трудом восстановил списки сослуживцев. Через архивы нашли информацию о том, что все они погибли, кроме него самого. На том и остановил поиски. Тем более, появились новые заботы. Сын окончил институт, поступил в аспирантуру, женился. Избранница оказалась темпераментной и тишина из дома испарилась. Практически каждый вечер молодые скандалили. Через три года брак их распался, на что Костя заявил:
- Я еще тогда, после смерти бабушки, понял, что все эти девки – на раз, и не стоят моего внимания. Не надо было жениться. Холостяком ходить – вот моя судьба.
Нургали Закирович переживал, что сын никогда не полюбит никого, не женится, не обзаведется семьей и детьми. Но впоследствии жизнь заставила Костю призадуматься о повторном браке. Того требовала карьера в посольстве. Избранницей Кости стала кроткая грузинка из очень уважаемой семьи. Девушка любила его до умопомрачения. В ее восхищенном взгляде Нургали узнавал Лизу и Анну Николаевну. Быть может, потому Костя на ней и женился, чтобы хоть как-то получать удовольствие от брачных уз. Сам же он жену так и не полюбил. Нургали знал обо всех похождениях сына. Не остановило его и рождение дочери. Девочку Костя назвал в честь самой любимой женщины в своей жизни – в честь своей покойной бабушки. Анечка была на нее очень похожа, несмотря на бешеную смесь самых разных кровей. В целом, Нургали считал, что ему грех жаловаться на жизнь.
Он достиг всего, что планировал. А самое главное, что теперь у него появилась внучка, которой он мог уделять все свое время, уйдя на заслуженный отдых.
- Деда, у тебя какая самая-самая главная мечта в жизни? – спросила десятилетняя Аня.
Нугали замешкался. Он всю жизнь мечтал вспомнить свое довоенное прошлое. На парадах в честь Дня Победы смотрел на ветеранов и восхищался ими. Себя же не считал достойным восхваления, по той простой причине, что не помнил ни боев, ни поверженных врагов, ни героически погибших сослуживцев. Как будто и не воевал. Вот и когда перед 9 мая его пригласили в школу к Анечке, отказался идти. Детям надо что-то о войне рассказать. А что ему рассказывать? Ведь не то, как в госпитале лежал и потом раненых выхаживал вместе с женой и тестем. Вопрос внучки заставил в мгновение принять свою жизнь такой, какой она сложилась. Неслучайно он потерял память из-за травмы. Значит, судьба помогла ему избавиться от какого-то груза, с которым ему, наверняка, не удалось бы построить счастливую семью, воспитать сына и заботиться сейчас о внучке.
- Я, Анютка, мечтаю дожить до того дня, когда ты станешь взрослой.
- Я же уже взрослая, - возразила Аня.
- Значит, когда ты станешь совсем-совсем взрослой.
- Понятно. А я знаешь о чем мечтаю? Я мечтаю стать учительницей! Как моя бабушка. Только я не немецкий язык стану преподавать, а математику.
- Это хорошая мечта, Анюта. Надо много учиться и оставаться доброй. Без этого хорошей учительницей не станешь. Только вот учителя сейчас совсем мало зарабатывают.
- Я замуж выйду, и деньги зарабатывать начнет муж!
Нургали засмеялся. Как называют современных детей? «Поколение Пепси»? Его внучка не была легкомысленной, но такие черты, как находчивость и хватка, у нее не отнять. Характером она очень походила на своего отца.
Костя, который теперь для большей части его знакомых превратился в Константина Нургалиевича, самоотверженно строил карьеру. Его второй брак можно считать удачным. В семье никогда не возникало скандалов. Жена встречала мужа с работы с горячим ужином. Дочка росла смышленой, отец отдавал ей все свое время. Константин Нургалиевич имел надежнейший тыл. А совсем недавно, в преддверии сорокалетия, в его жизни произошло то, о чем он и мечтать не смел – он, наконец-то, влюбился. Да и в кого? В молоденькую длинноногую секретаршу шефа! Что может быть пошлее? Костя же не хотел даже думать об этом. Его поглотило доселе неизведанное и оттого такое приятное чувство, испокон веков заставлявшее мужчин всех возрастов совершать безрассудные поступки. Объект любви, Милослава, с пониманием отнеслась к его ухаживаниям. Уговаривать ее стать постоянной любовницей не пришлось. Девушка оказалась хваткой и хитрой. Когда Константин Нургалиевич стал вдовцом в результате несчастного случая с его женой, Милослава с радостью приняла предложение выйти за него замуж.
Организовать переезд в Штаты оказалось легче легкого. Милослава, не наделенная высоким интеллектом, сполна компенсированным внешней привлекательностью, выбила ходатайство на перевод мужа в посольство США не без помощи своего шефа, а заодно и ее бывшего любовника, не желавшего афишировать компрометирующую связь.
Аня, которую голливудская мечта не оставила без своего сладко-приторного внимания, с удовольствием согласилась на переезд. Нургали Закировича в России тоже ничего не держало, и вскоре семья эмигрировала.
Когда Аня выросла, закончила колледж и вышла замуж, Нургали Закирович, несмотря на уговоры внучки, не стал переезжать в ее новый дом, оставшись с сыном и невесткой. Он будто чувствовал, что брак Анюты не продержится и пары лет.
- Деда, я же всю жизнь с тобой. И как я без тебя там буду?
- Ты, Анютка, роди ребеночка, и меня заберешь, как няню. А пока я вам мешать не стану.
- Не мешаешь ты нам! Я хочу домой приходить и знать, что ты сидишь в кресле, телевизор смотришь или книгу читаешь. Мы сад планируем разбить. Помнишь, в России мы с тобой мечтали, что папа нам дачу купит, и мы там посадим большие клумбы с самыми разными цветами? Пора бы уже осуществить эту мечту.
- Нет, - Нургали Закирович остался непреклонен. – Только после рождения правнука или правнучки! Считай это моим условием.
Аня капризно вздернула подбородок, а потом присела на ковер у ног деда и прижалась щекой к его руке.
- Я тебя так люблю! Так люблю!
- И я тебя, родная моя.
После отъезда внучки Нургали Закирович стал чаще болеть. Аня приезжала к нему стабильно дважды в месяц. Однажды приехала на Рождество.
- Ты почему с мужем не празднуешь? Для него этот праздник очень важен.
- Поссорились, - коротко пояснила Аня.
Уезжала она после уикенда с тяжелым сердцем. Дед заметно постарел за прошедшие месяцы. Все больше времени проводил в постели. На свежий воздух практически не выходил.
Быть может, поэтому Аня, теперь уже Ханна Джонсон, даже порадовалась в глубине души, в день своего приезда застав мужа в постели с другой женщиной. Несколько дней ушли на формальности в связи с увольнением и подачей на развод, и уже в конце января Аня вернулась в Сиетл.
Последние недели жизни Нургали Закирович провел рядом с внучкой. Практически все время он спал. Наступила весна, и все вокруг оживало. Окно в комнате открыли, впуская свежий воздух. Нургали почувствовал, что замерз, но сил сказать об этом не оказалось. Снова задремал, и увидел сон. Сон о войне, которую он не помнил. Крики, холод, запах пороха и свежей крови. Враги кинули гранату, а потом все стихло. Нургали очнулся в полной тишине. То ли его оглушило, то ли бои закончились. Немец сидел рядом с ним, снимая с тела умершего сослуживца золотистый крест. Нить никак не рвалась, и немец вытащил из кармана серебряный острый клинок, чтобы перерезать ее. Внезапно Нургали почувствовал ярость, с из ниоткуда взявшейся силой пнул врага в спину и резко навалился на него всем телом, одновременно выхватив из его рук нож. После минутной борьбы обессиленной рукой нанес последний удар и, услышав рев мотора бомбардировщика, подумал: «Я не оглох», а после прогремел еще один взрыв.
Нургали открыл глаза. В комнате вокруг его кровати стояло много людей, призраков: тесть с тёщей, законная супруга Лизавета, мать и, видимо, отец, а ещё она... Та, забытая практически на семьдесят лет. Все они, полупрозрачные, смиренно ждали, спокойно глядя на него. Внучка Аня сидела в кресле рядом с его постелью и читала вслух, как когда-то очень давно он читал ей.
- Анюта, - прошептал Нургали. – Открой, пожалуйста, сейф.
Внучка послушно встала, отодвинула картину с морским пейзажем и набрала код. В сейфе лежали документы и большая шкатулка. Аня без слов поняла деда и взяла шкатулку. Присела на край кровати и посмотрела в глаза пожилого человека. Нургали Закирович выразительно моргнул. Аня открыла шкатулку и вынула из нее нож.
- Дай его мне, - попросил Нургали.
Аня послушно вложила в ослабленную руку серебряный клинок. Дед сжал рукоятку и всмотрелся в свое отражение, позолоченные лучами закатного заморского солнца, а потом тихо заплакал.
- Аня, я прошу тебя, верни этот нож на его родину. Его родина в Бурятии. Посмотри бумаги.
Аня вынула из шкатулки потрепанные временем, аккуратно сложенные бумаги, на которых значились незнакомые ей фамилии, имена, отчества, даты, замысловатые названия военных комиссариатов и прежние названия советских республик и областей. Посмотрела на деда, чтобы спросить, кому именно надо вернуть нож, но он снова заснул и больше уже не проснулся.
Нургали Закирович прожил трудную, но долгую и по-своему счастливую жизнь.
Похоронили его любящие и любимые им люди в марте 2019 года в Сиетле.